Главная » Статьи » Современный Казахстан » Казахстанцы в миссиях за рубежом (с 1991 года)

Предельно горный Бадахшан. Опыт практического исследования (часть четвертая)
54. Резко обострилась обстановка в окрестностях Хорога. Я прилетел в Хорог 15-го, и первым, кого увидел, был Виктор Коваленко, старший прапорщик, начальник арттехвооружения отряда. После калайхумбских событий прошлого года он отрастил себе большую черную бороду и теперь сам походил на боевика.

- Ну, как вы здесь?

- Да все так же: ждем, когда нас по... - он матернулся. - Совсем не стало нормальной жизни. Обложили отряд, под прицелом держат.

Обычно настроение в городе угадывается сразу. Здесь хороший показатель - дети. Если при виде несущегося по улице "бэтээра" они (все, от 2-х до 20 лет) широко улыбаются, протягивают руки, бегут наперерез и истошно вопят: "Сигарет! Сигарет!.." - значит, в городе все в порядке, просто небольшие проблемы с куревом. Если не улыбаются, кричат другие слова и кидают камни - значит, что-то в отношении к пограничникам изменилось. На этот раз в воздухе витала неопределенность: никто вокруг не улыбался, хотя и каменюгой никто не засветил.

Мы въехали в отряд, и сразу все стало ясно. На склоне горы над отрядом боевики укрепили позицию, разложили "эрэсы" на рельсовые направляющие, установили другое тяжелое вооружение и теперь дежурили там (человек 30), держа отряд под постоянным прицелом. Снизу ощетинилась на них пулеметами и пушками наша бронетехника. Солдаты постоянно дежурили в окопах. Все ждали первого случайного выстрела.

Беда (или, наоборот, удача) в том, что в стане боевиков не было единства. Их штаб находился в городе, метрах в 200-х от отряда. Маджнун был в нерешительности. С одной стороны - его подстегивали провокаторы (в основном из язгулемских и других пришлых групп), требуя начать войну. С другой стороны - он понимал, к чему это приведет и какое проклятие падет на его голову от жителей города, защищать который он в свое время взялся. На постоянной связи со штабом Маджнуна был майор Сергей Матрохин. Вместе с майором Андреем Приказчиковым и другими офицерами отдела он выходил на переговоры с главарями различных группировок, выяснял их требования, пытался мирным путем урегулировать процесс взаимоотношений пограничников с населением, который все больше обострялся ввиду непрекращающихся боевых действий на границе.

Боевики ждали подхода из Афганистана крупных бандформирований - со стороны Бохарака и Тахора. Пограничники ждали подхода из Мургаба большой колонны бронетехники, направленной сюда на усиление. Своими силами выйти колонной по границе в Ванчско-Язгулемскую зону они пока не могли - нельзя было оставить отряд без прикрытия, и дорога по всей границе была блокирована различными группами боевиков.

Крупные формирования сосредоточились в районе Барчида и Поршнева. Туда же ожидался подход группировок со стороны Ишкашима. Заставы были блокированы. На 4-й заставе была предпринята попытка захвата начальника заставы с целью обменять его на арестованных нарушителей. На 2-й заставе боевики захватили прапорщика и бросили в яму; его удалось освободить только путем переговоров и привлечения на свою сторону части руководства оппозиции.

Несколько наладилось положение в Рушанском районе. Там в одном из кишлаков в результате боестолкновения боевики, базирующиеся в кишлаке Пастхуф (группа Искандера), убили солдата-пограничника, жителя этого же кишлака. Жители поднялись и потребовали от боевиков, чтобы они либо убирались, либо прекратили воевать. Глядя на них, поднялись и жители других кишлаков Рушана, тоже потребовали от своих, чтобы они прекратили воевать с пограничниками, иначе будут изгоняться. В Рушане стало спокойнее. В райцентре прошел митинг, на котором было заявлено боевикам: "Прекратите боевые действия в Бадахшане! Если будете нападать на заставы, женщины и дети встанут вокруг застав".

В отряд пришла телеграмма от памирцев, проживающих в Душанбе. Они просили пограничников проявить выдержку, не поддаваться на провокации и не оставлять таджикско-афганскую границу; российские пограничники, как и Россия, нужны Памиру, нужны Таджикистану.

В Хороге прокатилась волна митингов с требованием к боевикам сложить оружие и не допускать кровопролития. Женщины города приняли решение не пускать детей в школы, взять под охрану погранотряд и пойти в штаб боевиков с требованием, чтобы моджахеды сдали оружие или уходили из города.

Боевики позвонили Матрохину и сказали, что нападать не будут. Но вечером отряд был поднят по тревоге: неподалеку завязалась перестрелка. Обеспокоенные боевики сами позвонили и просили пограничников не тревожиться, это просто две группировки передрались между собой, дошло до стрельбы, и теперь одна из групп поднимается в гору на позицию, где у них установлено тяжелое оружие, может что-нибудь начаться, но пусть пограничники не подумают на них и не ответят ударом.

Из отряда сбежал солдат-контрактник. Русский, недавно прибыл из России, вечно пьяный ходил. Был старшим на позиции, полез через забор. Его спросили:

- Куда?

Он ответил автоматной очередью, ранил одного. Потом отстегнул магазин, поднял вверх руки и побежал к штабу боевиков с криком:

- Не стреляйте, я с вами буду, я в российских пограничников стрелял!

Боевики с верхней позиции пошли в кишлак Ховак (это над Хорогом, выше), хотели раздобыть себе пищу. Местные жители прогнали их камнями.

Другой солдат (ленинабадский таджик) сбежал с гауптвахты, бросился в речку. Его выловили. Затравленный и забитый, куда он хотел - выплыть за отряд или утопиться? - кричал, чтобы его убили, плакал… Он служил на заставе, рядом с Хорогом. Боевики увели его к себе в лагерь, требовали, чтобы он работал на них, боролся за демократию на Памире, к утру отпустили. Он на заставе все рассказал. Его отправили в отряд, там болтался без дела, пока не увидел за забором двоих своих вербовщиков. Те сказали, что он их предал, обещали отрезать голову, демократия того требует. Стал прятаться, боялся ночевать в приежке, по ночам сидел в каких-то канавах, в трубах канализации. Патруль его задерживал, отправлял на "губу". Раз, другой, третий... Но демократия вездесуща, она и на "губе" достанет. Полез под пули, в речку, кричал, что больше не хочет.

В городе обстановка накалилась. Все друг от друга чего-то ждали и боялись в конце концов дождаться. На пограничников смотрели с опаской. Одни опасались, что они начнут действовать, другие - что действовать не начнут. Генерал-майор Игорь Харковчук встретился у главы администрации области со старейшинами и "авторитетами" района Шаш-Хорог, довел до них обстановку на границе, разъяснил позицию погранвойск. Авторитеты авторитетно согласились, но сказали, что влияния на боевиков не имеют, среди них много пришлых, надо разоружать, а для этого надо вооружиться, чтобы укрепить свой авторитет. И если пограничники не могут применить силу и выбить боевиков с высот, опасаясь, что это будет расценено как вмешательство во внутренние дела Бадахшана, то пусть они вооружат народ, и тогда народ нейтрализует боевиков, а иначе они к мнению народа не прислушиваются и авторитеты для них не в авторитете, как не в авторитете и работники милиции, нац. безопасности, МО РТ, они, вон, попробовали выставить пост на въезде в Хорог, а боевики подъехали, троих расстреляли, остальным приказали убираться - и больше нет поста. Вся надежда на пограничников, так как у них оружие, а без оружия какой может быть авторитет?

Маджнун с независимым литератором встретиться отказался, передал через Толиба Аюнбекова (брата Леши Горбатого), что российской прессе он не доверяет и больше не хочет знать, так как правду о нем все равно никто не напишет. Представительство ООН в Бадахшане тоже от встречи уклонилось, им для беседы нужно разрешение вышестоящего начальства в Душанбе, а у того, как известно, тоже есть вышестоящее начальство, где-то там, за пределами пределов, так что разрешение на какие-либо высказывания о своей деятельности для них получить труднее, чем на саму деятельность. Это их чем-то роднит с тайными агентами и придает значимость в собственных глазах, покров тайны - лучшее одеяние для голого короля и прочих мыльных пузырей.

Ожидание затянулось, и я первым же бортом вылетел на Хумраги.

55. Собственно, борт был не просто первый, он был единственный. На весь погранотряд дежурил только один Ми-8, который под командованием подполковника Василия Павлова (комэск Ми-8-х) ходил в сопровождении Ми-24 в зону боев, забрасывал туда грузы. Остальные борты работали со стороны Московского.

Вертолет завис над холмом в пыльном смерче, коснулся колесами его хронической беспочвенности, меня выбросили вместе с грузом, и я опять оказался на Хумраги.

Было тепло. Снайперов не наблюдалось. Раздетый догола солдат-наблюдатель повесил на средство наблюдения вывернутую наизнанку "хэбэшку" и старательно вычищал из нее вшей. Рядом с ним раздетый наполовину полковник Джалилов, используя в качестве энергоносителя какой-то расколотый ящик, жарил на сковородке яйца. С начала боев он жил у российских пограничников (здесь безопаснее и надежнее, чем у своих) и, чтобы не быть обузой, проявлял свои способности на кулинарном фронте, демонстрируя восточное мастерство на подготовленных к Пасхе яйцах. Внизу (на сопредельной стороне) копошились на своих делянках афганцы, готовя почву для нового урожая. Вверху (на сопредельной стороне) тоже что-то закопошилось, показались на хребте два вооруженных боевика. Зашипев, к ним полетела мина, и они скрылись. Зашипели и яйца на сковородке, Ноби Джалилов перевернул их и подготовил для закладки очередную партию. Из-за поворота (на нашей стороне) выскочила и пошла вниз машина с мукой. Сергей Сафрончук дал ряд очередей перед машиной - она остановилась. Он пошел вниз.

- Куда?

- В Ванч, - сказал водитель, вежливо улыбаясь на тормознувший его автомат. - Везу гуманитарную помощь от фонда Ага-хана.

- Никаких ванчей, - отрезал Сергей. - Пока они оружие не сложат - жрать не получат. Езжай дальше по Пянджу, разгрузишься в любом кишлаке. На Ванч - не сворачивать.

С заставы подошла машина - Газ-66 - единственная там на ходу, все остальные были повреждены при артобстрелах, трофейный уазик тоже "сдох". Капитан Истратов готовил группу десантников для отправки в горы: надо взорвать оставленные там при десантировании громоздкие ящики с боеприпасами. Младший лейтенант Бромер отсчитывал мины для отправки на заставу. Снайпер лежал в окопчике, караулил боевиков на афганской стороне. Полковник Джалилов, покончив с яичницей и дождавшись, пока солдат передавит всех вшей, встал к прибору и тоже занялся наблюдением. Он долго изучал окрестности, разглядывал кишлаки, склоны гор...

- Вот я и понял, где прячется Гоибназар, - оказал он вдруг, оторвавшись от окуляров. - Вот я и нашел его. Видишь, домик на отшибе стоит, выше других? - он показал на кишлак Баравни-Тор. - Это ведь нежилой дом, давно брошенный. А туда сейчас две бабы прошли, с пищей, одних лепешек штук пятнадцать понесли, пакеты с продуктами. Банда там кормится.

- Может быть, там что-то другое затевается, праздник какой-нибудь... - засомневался Сергей Сафрончук.

- Не может ничего путного затеваться в нежилом доме. У нас так не бывает. Мины туда бросить надо, разнести его...

- Ну, посмотрим, понаблюдаем. Может быть, там и нет никакого Гоибназара...

- Сейчас-то нет. Днем там опасно. Днем они в горах сидят. А к ночи спускаются, кормятся, отдыхают… Надо накрыть домик. Ночью из минометов... Да и соседние, чтобы никто не ушел.

- Посмотрим. Я думаю, к ночи надо засаду там выставить. Чтобы уж точно, определенно.

- Засада это хорошо, - согласился Джалилов. - Но мины все-таки лучше. Это уж точно определенно.

Шел обычный день войны, было короткое затишье, неопределенность давила на всех: вступит Салам в боевые действия основными своими силами или так и будет разыгрывать из себя миролюбца, подпитывая оружием и боеприпасами наиболее рьяных и агрессивных своих сподвижников. Ждали, что он решится, и собирались врезать по всей этой "народно-освободительной армии" так, чтобы они навсегда забыли, где у них тут затевалась демократия, в какую сторону желает возродиться ислам, и кто из них вообще на какой горе живет. А если еще и противная сторона вмешается (из равнинных, холмовых или еще каких пересеченных), то и по этим врезать соответствующим образом.

56. На КРП заставы Андрей Кириллов вел переговоры с Саламом. Это был уже второй приход Салама сюда, и на этот раз он выдвигал свои требования без ультиматумов, в виде просьб. Но суть их осталась прежней:

а) доставить пограничным бортом в Хорог 10 делегатов от райисполкома и фонда Ага-хана для участия в сессии областного совета и переговорах о положении в Ванчском районе;

б) пропустить Мирзо "Джагу" с его группировкой в Афганистан;

в) пропустить в Ванч людей Салама, которые бегают тут между заставой и Хумраги (30-35 чел. Иматшо и Гоибназара) без продуктов, без боеприпасов, без спичек и теплых вещей, подрываются на разбросанных вдоль речки минах и не могут выбраться через горы; пропустить с оружием, ибо нет большего греха для моджахеда, чем положить оружие - свои казнят;

г) не пропускать правительственные войска в Ванчскую долину.

- Делегатов отправим завтра с Хумраги, если будет борт. Пусть подъедут утром на заставу, - оказал Кириллов. - С правительственными войсками разбирайтесь сами. С Мирзо "Джагой" разберемся мы, он должен за все ответить. А слоняться здесь с оружием больше никто не будет. Пропускать буду только местных жителей - что в ту, что в другую сторону, - с 12-ти до часу дня, пешим ходом, с предъявлением паспортов и полным досмотром.

Салам обиделся и уехал.

Пока я болтался на ПБО, к заставе на уазике Салама подъехали председатель Ванчского райисполкома Карамшоев и военком района Кадамов, им надо было в кишлаки по Пянджу, чтобы узнать настроение людей перед завтрашней сессией в Хороге.

- Хочешь посмотреть на местную "власть"? - спросил Андрей. - Мне на Хумраги надо, поехали, по пути с ними поговоришь.

Я сел к "властям", и уазик тронулся вслед за "шишигой". Ничего нового услышать не удалось. Оба народных представителя осторожно ругали Мирзо "Джагу", осторожно хвалили пограничников и возлагали большие надежды на Салама, который, мол, все в конце концов урегулирует, все решит и облагодетельствует население района еще на несколько лет вперед. Фактическая власть в районе (да и не только в этом районе) давно уже принадлежала Саламу, и никто этого особенно не скрывал.

Возвращались уже к вечеру. Подобрали по пути спустившуюся с гор группу капитана Истратова, приехали на заставу, и я опять поднялся на ПБО. Там велось наблюдение за кишлаком Пайшанбеобад. С 18-ти часов оттуда начали уходить местные жители - значит, к ночи можно было ждать очередного выступления боевиков.

До ночи дело не дошло. Григорьев засек входящую в кишлак группу боевиков - 9 человек, и "повел" по улице. Юра Бакуменко подготовил два миномета. Боевики прошли по улице и свернули в большой сад между двух добротных зажиточных домов. Быстро смеркалось.

- Уйдут сейчас, потеряем в саду, - забеспокоился Григорьев.

- Никуда не денутся. Я им позвоню из миномета, - сказал Юра и дал команду заряжать осколочными.

Минометы сработали по саду. Боевики бросились в дом. Юра дал команду на фугасные, две мины прошили крышу и разорвались внутри - оттуда больше никто не вышел. Еще несколько мин - дом загорелся, вспыхнул, заполыхали и рядом стоявшие "жигули". Стало тихо.

57. Мы сидели на ПБО. "Блиндаж" из нескольких труб и реек, обтянутых полиэтиленовой пленкой, сверху - кусок брезентухи. Под ногами - ящики с гранатами, патроны, пулеметные ленты, коробки с кашей, сигареты "Карпаты", три ячейки яиц. Коптилка на столе пыталась выдавить из себя какой-то свет, но у нее ничего не получалось, жир от тушенки не хотел впитываться в лохмотья фитиля, и скрученная тряпка над гильзой то вспыхивала, то гасла совсем. Старший лейтенант Григорьев (ММГ "Арктика"), младший лейтенант Бакуменко (миндивизион Пянджского отряда), лейтенант Андрей Солдатов (зам. начальника заставы ДШМГ), прапорщик Игорь Капустин (командир боевой группы десантников) - что их привело сюда, разными дорогами, разными путями, на эту богом забытую высотку среди гигантского каменного массива?

- Я не понимаю, что мы здесь делаем, - говорил Григорьев. - Надо либо воевать, либо уходить отсюда совсем. Сидеть в глухой обороне, отвечать ударом на удар и опять ждать до очередного налета - это не дело. Война должна быть конкретной. Либо мы бьем их до конца, а мы это можем сделать, либо надо достойно уйти, пусть сами разбираются. Пусть командование решает, это давно надо было решить, определить позицию. Я пока знаю одно: у меня здесь все дембеля, и я их должен живыми привезти домой. А сам... Я автомобилист, два изобретения запатентовано, 68 рацпредложений. Я потомственный офицер, у меня все предки были офицерами, и в царские времена, и в советские. Дома - сын, жена. Жене 4 операции сделали, бешеные деньги отдал, в долги влез. Сюда предложили поехать на 3 месяца - сразу согласился, думал, вот, на 5-ю операцию заработаю. Пока ничего не получил…

- А я тоже не очень понимаю, чего мы с ними цацкаемся так, - сказал Юра Бакуменко. - Служил в Забайкалье, послали сюда на 1,5 года, в Пянджский отряд. 11 месяцев уже прошло. Ни комнаты в отряде не дали, ни воевать нормально. А там тоже дерьма много лезет. Бомбить их надо, иначе зачем было присылать? Дома жена ждет, сюда привезти некуда, отсюда съездить тоже не удалось. По малышу соскучился, мы его из детдома взяли, усыновили...

- А я уже здесь женился, в Душанбе, 5 месяцев назад, - сказал Андрей. - Я рад, что здесь жену нашел, русских здесь мало осталось, повезло. Тоже прислали из Бикинского отряда. В отпуске был недавно. Свозил жену туда, показал наши места… А боем этим я недоволен. "Дэша" не проявило себя, как должно было проявить. Сумбурно выбросились, бестолково добирались, ни карт, ни задачи четко поставленной, никто ничего не знает. Я считаю: мы свою задачу не выполнили. Могли бы с большей пользой. И обидно как-то: мой командир Саша Истратов у меня в подчинении пошел, не хотели посылать, разбил стол кулаком и пошел. Я у него учиться должен, а ему все простить не могут те события. Там же такое место... Это чудо, что он вытащил людей, увел группу, оттуда нельзя было уйти, а они выбрались...

- "Дэша" вообще ни за что держат, - включился Игорь Капустин. - Люди с гор приходят, с боев, с прочесок, а их - ну, ладно, командование охранять, госпиталь, это надо, больше некому, - но хозработы, наряды, плац мести? Рядом куча бездельников. Набрали местный контингент, в комроту, в хозяйственники, в прочие обслуживающие дела. Они ходят, яйца чешут. А десантники с гор приходят и для них плац метут. И это резерв командующего! Нет, в Афгане такого бардака не было. Я там в разведбате служил, мы кишлаки брали от и до. Там мы наступали. Здесь мы обороняемся. Мы сидим и ждем, смотрим, как они подтягивают силы, разворачивают вооружение, обкладывают нас, готовятся к нападению, и молчим, не имеем права нанести превентивный удар. Только когда по нам врежут, мы поднимаемся и бьем. По сути это мы повстанцы, а не они, это мы встаем, когда по нам бьют, разбиваем их и опять в оборону. А ведь взять эту долину ничего не стоит. Мы могли бы вздрючить всех этих саламов-маламов, и народу для этого много не надо. Смотри, - он принялся чертить что-то на столе, разъяснять систему групп, вхождения в кишлак, взятия, прочески улиц, домов, разбивку на пятерки, кто за что отвечает, на ком калитка висит, на ком двор, кухня... - Все это элементарщина, проверенная в Афганистане. Я своим ребятам начал объяснять - они удивились, они впервые слышат, потому что привыкли к обороне, к совершенно иной тактике, и учиться некогда, надо плац мести… Нет, я не ожидал такого увидеть в войсках. Я после Афгана уголь в шахте рубил - там бардак начался - перестройки, реформы, развалили все. Ушел на нефть - там та же история пошла. Занялся ремонтом машин - "вольво", "мерседесы", "форды"... Считался лучшим специалистом по двигателям, ко мне коммерсанты приезжали со всех краев, деньги бешеные имел - все равно не выдержал, бардак вся эта коммерция. Решил вернуться к первой профессии, думал, здесь еще порядок сохранился. Приехал сюда на контракт, в 201-ю пришел, а они говорят: мы в боях не участвуем. Развернулся и - к пограничникам. Вот, подумал, единственные люди, которые еще честно работу делают. Если бы это было так! Здесь тоже пошел развал, блуд. Я с женой давно развелся, она блудливая была, я блуда не переношу. А блуд он повсюду попер. В политике - блуд сплошной. В экономике - блуд. В коммерции - блуд из блудов. Страна загуляла. Думал, в войсках еще порядок сохранился, не дошло до блуда. Но... Тьфу! Дайте закурить что-нибудь приличное. Есть хорошие сигареты?

- Добро пожаловать в клуб рогоносцев, - сказал Юра, протягивая ему пачку сигарет с изображением морды рогатого оленя. - Рады чем-то содействовать.

Где-то рядом громыхнул взрыв.

- Это у речки, - объяснил часовой. - Непонятно, то ли из миномета наугад саданули, то ли на мине кто-то подорвался.

Вернулись в блиндаж - второй взрыв. Луны еще не было, темень кромешная. В прибор ночного видения просматривалась территория, камни у речки, кишлак впереди. Никого не было видно. Третий взрыв полыхнул у воды - я успел увидеть вспышку - и опять тихо, опять никого.

- Для самоликвидации рановато, - сказал Юра. - Может, гоибназаровцы пытаются на Ванч пройти? Мин здесь много накидали. Сейчас осветилку дам, осталось две штуки.

- Пойдем, по траншеям пройдемся, - предложил Григорьев. - Потом посветишь.

Мы пошли по траншеям. Потом опять сидели в "блиндаже". Юра читал свои иронические стихи. Володя Григорьев пел под гитару. Андрей молчал. Игорь ругался и чертил схемы. В неясном свете коптилки вычитывались надписи на косынках у ребят. У Григорьева было написано: "Гриша пришел с Севера". У Андрея Солдатова: "Слон пришел на Юг". У Юры Бакуменко - скромно и выразительно: "Ленин. Партия. КГБ".

Вскоре вышла луна. И сразу стало видно, какой сумасшедший ветер наверху. Рваные тучи неслись над долиной от ледников к низовьям, заволакивали небо, сбиваясь к устью Ванча, расползались по Пянджу, и небо сливалось с землей.

Слилось к утру. Под утро ветер спустился на землю. Он хлестал по полиэтиленовым стенам "блиндажа", корежил шаткое строение, нес камни, пыль, песок, задувал траншеи, захлебывался в самом себе и рвался, рвался куда-то к Афганистану, будто хотел вымести на сопредел все содержимое долины.

- Сегодня они не пойдут, - сказал Григорьев. - Сегодня холодно. Да и поздно уже.

К рассвету ветер стих и пошел дождь.

58. Утром отправили на Хумраги делегатов. Их повез лейтенант Джурабек Джураев. Дождь уже затихал, и была надежда, что из Хорога придет вертолет. Связи у заставы не было: ни с ВПП "Хумраги", ни с кем-либо еще.

Ближе к полудню на заставу пришел Иматшо. Вышел из-за скалы у дороги, встал у большого камня - бледный, исхудалый, заторможенный - видно было, что действительно неделю в горах без продуктов.

- Ну ты что? - спросил Андрей Кириллов. - Твоя машина перед самым налетом прошла. Я уж думал: ты тоже хочешь повоевать.

Иматшо, конечно, ни сном, ни духом о готовящемся нападении не ведал. Он потерял семь человек при минометном обстреле и от подрывов на минах и теперь просился пропустить его на Ванч.

- Ребята молодые, все из моего кишлака, голодные, - говорил он. - Они не хотят воевать. Они устали бегать по ночам по минам. А Мирзо "Джагу" я проклинаю, я ему сам войну объявлю, даже если Салам будет против.

Андрей послал часового за хлебом и чаем.

- Вообще-то он нам как-то помог в Хихике, - сказал он мне, - посредником выступал, ребят наших вызволил. Но верить им никому нельзя.

Пока Иматшо пережевывал хлеб у камня, мы отошли к воротам заставы, пора было открывать проход для беженцев из Ванча. Они стояли группой, под белым флагом, метров за 200 от заставы, подходили по одному, предъявляли документы, осматривались, опрашивались и отправлялись к углу заставы, где ждали остальных. Собравшись вместе, получили разрешение следовать дальше и потянулись по дороге на Хумраги, обходя большой камень у скалы, где рядом с часовым ждал начальника заставы полевой командир Иматшо.

Надо было и мне как-то выбираться отсюда: погода наладилась, небо над Рушанскими воротами прояснилось, можно было успеть на вертолет. Но машина, ушедшая на Хумраги, еще не вернулась.

- Сейчас посажу, - сказал Кириллов. - Вон ооновцы едут, знакомые лица, подбросят.

Под белым флагом на капоте подошла ооновская машина. Гостеприимно настроенный француз подвинулся, освобождая место в салоне, но я попросил подождать: сейчас подойдет еще один товарищ, он побежал за сумкой.

Со мной был попутчик - залетный капитан из Москвы (залетный во всех отношениях). Он освещал в пограничной печати ратные будни погранвойск, второй год ездил на афганскую границу (хотя в Бадахшане был первый раз), вечно суетился и всегда везде опаздывал. Про меня ему сказали, что я умею писать о пограничниках, и он по приезде из Москвы, что называется, "упал на хвост", уговаривая меня осветить его доблестную деятельность или хотя бы упоминать о нем в своих очерках, как о "боевом офицере, своим журналистским пером вспахивающим пограничную тематику в сердцах людей". Пользуясь случаем, упоминаю...

У него всегда было две мечты: переспать с таджичкой и получить орден Мужества. Ради первой цели он повсюду таскал за собой тяжелую сумку с порнографией (библиотечкой иллюстрированных журналов, раздобытых где-то на эстонской границе) и французской косметикой, которой взбрызгивал хозяйство в трусах, когда выходил к дехканам, чтобы узнать у них, что означает слово "курпача". Ради второй - таскал на себе нательный бронежилет и пистолет Макарова, "как бы небрежно" засунутый за пояс. На Москве его звали "терминатором", в ГПВ - "рэмбой", но это не помешало ему потерять перспективы на орден через неделю после возвращения из этой поездки, когда он размазывал сопли и честь перед двумя несмышлеными таджичатами, едва достигшими совершеннолетия, которых сам же и напоил, надеясь сделать свой маленький бизнес, пока случилось затишье по линии выполнения двух первых задач. Бизнес не получился, на Востоке своих шустряков хватает, в пьяном угаре он выдал им "на хранение" свой табельный ПМ и кое-что из денег и документов, за чем потом долго бегал, шантажируя своих проявивших вдруг смышленость собутыльников "офицерской местью" через набор лжесвидетельств и связи с таджикской милицией. Но если потерю чести, достоинства и личного оружия ему удалось впоследствии компенсировать приобретением необходимых для интриги липовых документов, то надежды на орден и интимную близость с Востоком как-то сами собой рухнули.

Но это случилось позже. А в тот момент он выбегал из ворот заставы, тяжело прижимая сумку к впавшему животу и разя во все стороны низкосортной французской косметикой.

- Ноу! Ноу! - вскричал вдруг француз почему-то по-английски и задергал руками и ногой, пытаясь воспрепятствовать вторжению офицерского багажа в машину. - Военных не берем! Военных не берем!

Не запах далекой родины так резко смутил международного миролюбца, не контрабандный разврат в упакованной сумке (француза этим не удивишь), его перекошенный ужасом взгляд застыл на взмокшем лбу капитана. Я растерялся. Не знаю, с целью исполнения какой из задач - соблазнить луноликую или сделать серьезную заявку на орден, - но спутнику моему удалось выклянчить на прощание у Юры Бакуменко его боевую косынку, и теперь на мужественном лбу капитана пламенели выведенные красной краской слова: "Ленин. Партия. КГБ".

- Военных не берем! - еще раз выкрикнул француз, не сводя парализованного взгляда с пылающего крамолой лба.

С помощью датчанина ему удалось наконец вытолкнуть сумку из машины и захлопнуть дверцу. Машина тронулась.

- Ну вот, теперь на вертолет опоздаем, - расстроился я. - Как будем добираться?

- Ерунда, пешком дойдем, - заявил капитан, все еще находясь на волне энергичной пробежки на ПБО за сумкой, и закинул багаж на плечо. - Или слабо будет?.. Потом опишешь про меня.

Юра Бакуменко вышел из ворот на дорогу и предложил:

- Я с вами пойду. Мне все равно с Бромером встретиться надо, насчет осветилок договориться, у меня осветилки кончились.

Мы пошли. У большого камня перед поворотом за скалу Юра остановился.

- А это кто? - показал на Иматшо.

- Полевой командир. На переговоры пришел, - объяснил я.

- Его хоть обыскали?

- Не знаю, не видел.

- Чую я, у него оружие есть, - сказал Юра, и впоследствии оказалось, что он был прав, чутье его никогда не подводило.

Повернули за скалу, и застава исчезла из виду, начиналась узкая и извилистая дорога на Хумраги. Справа вплотную подступали горы. Слева - равнинное плато и речка, бьющаяся у скал.

- Если Иматшо на переговоры пришел, где-то здесь его люди сидят, - выдвинул я предположение. - Могут напасть.

- Отобьемся. Здесь им неудобно нападать: горы крутые, уходить некуда, да и на заставе слышно будет, а там их главарь.

Пошли дальше. Когда дошли до мраморного завода, Юра сам остановился.

- А вот здесь они могут быть. Может, прочешем? Чую я...

- Машина может навстречу пройти, упустим. Проскочит Джурабек, и придется нам до конца пешком тащиться.

Капитан тяжело пыхтел под сумкой. Юра огляделся по сторонам.

- Ладно, на обратном пути. Здесь есть смысл прочесать. Но можно и на мину нарваться.

Двинулись дальше. Дорога тянулась вдоль длинного забора завода. Вплотную подступал цех. Пустые глазницы окон отрешенно взирали на нас. Только прошли забор - впереди показалась машина: Джурабек возвращался с Хумраги. Борт уже ушел и больше сегодня не будет, но он готов нас подбросить до поста. Машина развернулась, мы поехали.

Проехали несколько сотен метров и резко затормозили. Прозвучала команда к бою. Солдаты попрыгали за борт, раскидались по камням. Минуты три было тихо, потом началась пальба. Я лежал за камнем и не мог понять: стреляли два автомата, но в кого и куда?

Через пару минут все стихло, собрались у машины. Спустились по склону Юра и Джурабек.

- Что там было? - спросил у Юры.

- Халат на тропе лежал. И узел с вещами.

- А в халате кто-нибудь был?

- Наверное. Но он раньше ушел.

- А зачем же стреляли?

- Они минируют такие вещи, можно нарваться. Вот и обстреляли на всякий случай.

Проехали еще километр - опять остановка. На этот раз цель была видна: на противоположном склоне, за речкой - большое укрепление из камней сложено, с бойницами, туда человек 20 можно загнать. Место удобное, на выступе. Дорога здесь поворачивает вправо и с этой позиции ее удобно контролировать в обоих направлениях. В укреплении никого не было видно, да там и не увидишь, сделано на совесть, прочно. Солдаты били длинными трассирующими очередями, пули отскакивали от камней, не причиняя им никакого вреда. Джурабек сделал три выстрела из подствольника, но и они не взяли укрепления. Одна из гранат разорвалась внутри.

- Все, - сказал Джурабек. - Если там кто-то был, то теперь уже нет. Поехали дальше.

Но тут грохотнуло что-то тяжелое со стороны, эхо пошло по горам. "Опять разворачиваться к бою", - с тоской подумал я.

Разворачиваться не пришлось. Из-за поворота выехал "бэтээр", впереди сидел капитан Зюба.

- Услышали стрельбу, подумали: бой идет. Выехали, смотрим: вы по позиции палите. Решили помочь, - объяснил он и добавил: - Если там кто-то и был, то теперь уж наверняка нет.

Пыль над позицией стояла долго. Поговорили и разъехались. Машина пошла на Хумраги, "бэтээр" - в сторону заставы. Юра предложил прочесать мраморный.

59. Когда "бэтээр" въехал на территорию завода, в оконном проеме здания мелькнула бородатая физиономия боевика.

- Руки! - заорал Олег Кондрашин (старшина заставы ММГ) и бросился к окну.

Боевик заметался, пытаясь выдернуть чеку из гранаты и примеряясь к "бэтээру".

- Руки поднять! - опять закричал Олег, на ходу передергивая затвор автомата, хотя нужды в этом уже не было.

Боевик с перепугу вскинул вверх правую руку, но левой продолжал ерзать за подоконником, пытаясь дотянуть до конца чеку из зажатой в этой руке гранаты.

Выдернуть не удалось. Олег ткнул его стволом, перемахивая через подоконник. Подбежавшие прапорщик Костя Гоз и капитан Александр Жилинскас (оба из Архангельской заставы ММГ) скрутили бандита и выхватили у наго гранату Ф-1, когда чека уже едва держалась на запале. В кармане куртки у боевика нашли вторую гранату - РГД. Бросились дальше и в соседней комнате схватили еще одного боевика, тот пытался спрятать в щели пистолет Макарова. Увидев пограничников, он сразу поднял руки...

Боевиков привезли на заставу. Отдали на обработку солдатам-памирцам, и те "отвели душу" за своих погибших товарищей. Одному выбили глаз, и он быстро сломался, другой, бородатый, даже предельно измордованный, держался крепко и пощады не просил.

С этим же "бэтээром" приехал на заставу майор из особого отдела, прилетевший утром из Хорога, пошел по заставе беседовать с людьми. Мимо офицеров, мимо русских контрактников, мимо ребят из ММГ "Арктика", пошел к таджикам-срочникам, потихоньку вовлекая в разговор, неторопливо осматриваясь, опрашивая. И нач. заставы Кириллов сорвался:

- На хрен ты сюда приехал? Что ты здесь вынюхиваешь? Зачем ты моих пацанов трогаешь? - кричал он впервые за все дни боев. - Как могли, так и воевали! Я здесь 9 дней кручусь один, хоть бы кто из отряда морду показал. И вот - приехал, прислали! Какой от тебя толк? Что ты здесь будешь делать? Зачем ты нужен? Из Группы хоть людей подбросили, оружие, мины, какая-никакая помощь. А из отряда что? Это ты - помощь? Эти пацаны без тебя справились, кто как мог! Они держались и будут держаться! И нечего тут вынюхивать! Нечего их колоть на плохих и хороших! Вы им помогите сначала. Застава брошенная оказалась...

Было сумрачно. Валялись под ногами ветки срубленных снарядами деревьев. Цветы на них повяли и обвисли грязновато-белыми гроздьями. Иссыхала у бассейна трава. Уткнулась в трещины бетона оплавленная рация. Сколотый кусок алебастра, оторванный "эрэсом" от массивной карты СССР, провис на арматуре суверенной автономной областью. Весной не пахло. Из угольного склада торчал ствол КПВТ.

60. Пленных боевиков - забитых, уже не державшихся на ногах, с переломанными костями и распухшими от побоев лицами - затащили в "бэтээр" и повезли на Хумраги. Там бросили в траншею, связанных, не способных даже сидеть, и они валились на дно траншеи, а их поднимали и заставляли отвечать на вопросы.

- Только не отдавайте нас кулябцам. Лучше расстреляйте. Только не отдавайте кулябцам, - с трудом шевелил распухшим языком бородатый боевик, которого взяли с гранатами.

Второй молчал, он был совсем плох. Пришел врач из таджикского подразделения ПВ РТ - старший лейтенант Рустам Хакимов, осмотрел его, проверил глаз, сказал, что не выживет, к утру кончится.

- Выживет, - сказал Женя Бромер (и оказался прав). - Такие сами не подыхают. Сдадим их хорогским властям, те их выпустят, он еще в нас стрелять будет, - Женя сплюнул и набросился на второго: - Ты зачем, сука, хотел нас гранатой накрыть? Ты на россиян руку поднял!

- Только не отдавайте нас кулябцам, - повторял бородатый. - Убейте сразу. Только не отдавайте.

Кулябцами здесь называют правительственные войска, состоящие в основном из кулябских таджиков (как и само правительство). А те сразу не убивают. Им надо разделывать человека медленно, по частям, со всем набором восточных извращений (физических, нравственных, половых). Противная сторона, именующая себя оппозицией, ничем от них не отличается - Восток для всех Восток - и со своей стороны тоже преуспевает в издевательствах. Потому и хорошо знают друг друга.

Полковник Джалилов ходил вокруг и вздыхал: командование поста отказало ему в выдаче пленных, а так хотелось поработать с ними, узнать, где у них базы, схроны, что еще они прячут в горах. Опыт подсказывал: надо работать. Его просили подождать, и это огорчило старого воина.

Оба боевика оказались кургантюбинскими. Оба называли себя беженцами, хотя и воевали с самого начала войны - на равнине, потом на Памире, в Афганистане, здесь. Были в группе Гоибназара. Когда ушли с мраморного и поднялись по трубам водосброса в горы, Гоибназар принял решение пробиваться на Хихик. Но там горы, снег, перевалы закрыты, все равно не пробиться, хоть и нашли проводника из местных охотников. Дело было добровольное, и они ушли. С Гоибназаром осталось 13 человек. Остальные спустились вниз. Шесть дней без пищи, подрывы на минах, устали. Эти двое прибились к группе Иматшо. С ним и были, когда Иматшо пошел на переговоры к пограничникам, ждали его на мраморном, вроде как охрана. У обоих шапки-маски вязаные, с прорезью для глаз. Один - усатый, в джинсовой куртке, вельветовых брюках (ему и повредили глаз) - имел при себе ПМ; у него нашли документы на имя Вохида Ноибова, 1955 г. рождения - паспорт и водительские права. Другой (которого взяли с гранатами) - бородатый, в камуфлированных пакистанских штанах и куртке-ветровке поверх олимпийки - назвался Саидрахмоном Шейховым, 1967 г. рождения. Оба очень не хотели к кулябцам и хотели на Ванч.

Солдатское сердце отходчиво. Офицеры еще психовали, нервничали, обсуждали случившееся, а солдаты уже потихоньку, по одному, молча, стали спускаться в траншею, помогали пленным сесть, промывали раны, смазывали, перевязывали, отмачивали поврежденный глаз, бинтовали, кто-то принес кильку в томате, кто-то яйца вареные принес, кто-то сунул по сигарете в разбитые губы. Не было спичек, и солдат отстегнул магазин, вынул трассер, выдернул пулю, ссыпал порох, загнал пулю обратно острием вниз, ударил, прикурил от нее сигарету и подал пленному. Уцелевший глаз боевика от изумления полез на лоб. Полковник Джалилов горько вздохнул.

Непонятные события на посту привлекли внимание боевиков: на сопределе заметили четверых вооруженных. Они вышли на хребет и начали спускаться, у двоих из них были снайперские винтовки. По ним сработал КПВТ. Двое бросились обратно наверх, двое побежали вниз, к норам. Пустили несколько мин - они ушли за гребень горы, вслед за ушедшими боевиками. Двое оставшихся боевиков затаились в норах. На гору развернули "Град". Пустили первую ракету - низко. Вторую - все равно низко. Дали залп - и ракеты ударили туда, где надо. Гул, пыль, осыпь грохочущих камней. Эхо застыло в ушах...

Афганцы под горой, копавшиеся на своих делянках, даже голов не подняли.

61. Утром пришли три борта со стороны Московского. Сели внизу за Хумраги, высадили таджикский десант и сразу поднялись.

- Это ко мне подкрепление пришло, - обрадовался Джалилов и побежал вниз.

Подкрепление представляло собой ораву новобранцев ПВ РТ, только что отловленных на равнинных просторах Таджикистана и одетых в форму с зелеными беретами. Как горох они высыпали на поле у реки и дико озирались на окружающие горы. Новая форма, новые береты, новые автоматы, совершенно новые матрасы - впервые я увидел, что таджикское правительство хоть во что-то вкладывает деньги, которые оно получает от кремлевских спонсоров на развитие экономики.

- Матрац в окопе это хорошо, - сказал Витя Зюба. - Но что-то не вижу я у них продуктов и боеприпасов. Как же они воевать собираются?

Мы ехали на "бэтээре" в кишлаки по Пянджу. Сафрончук послал людей, чтобы прощупать мирных жителей на предмет кормежки банды в том домике на отшибе. За последние дни он направил туда уже 4 машины с мукой, предназначенной для Ванча, и не хотелось, чтобы этой мукой воспользовались бандиты. Было тепло, тихо, небо ясное, но вертолет из Хорога почему-то не пришел.

В кишлаке нас встретили радушно. Закормленные войной мирные жители выходили из домов и интересовались, когда им еще что-нибудь перепадет. Дети суетились под ногами и говорили, что у Ага-хана есть не только мука. Гоибназара нам не продали, взамен предложили водку, специально для русских братьев берегли.

- Сколько? - поинтересовался я.

- 40 тысяч - бутылка, - скромно потупился мирный житель. - В горах дешевле нет.

По тысяче за градус. На равнине в то время градус обходился в стольник. Не достигнув взаимопонимания, мы на обратном пути повернули на ванчскую дорогу, чтобы проверить асфальтовый завод.

Следов банды там не оказалось. Но много оказалось следов минометного обстрела.

- Хорошо поработал Бромер, - сказал Юра Бакуменко, разглядывая испещренное осколками здание. - Много труда вложил.

Он пошел дальше и вдруг остановился.

- Стоп! А вот эта мина не разорвалась, - он показал на хвостовик торчащей из земли мины.

Хвостовик был едва заметен. Мина врубилась в грунт целиком, только оперение чуть торчало наружу. Юра покопался в каменистом грунте, сдул пыль, осмотрел патрон взрывателя, поднялся, прошелся вокруг и насчитал еще десяток неразорвавшихся мин.

- Ну-ка, ребята, топаем отсюда, пока нас не разорвало наше грозное оружие, не будем ждать звонка. И осторожнее, след в след.

Мы вышли за пределы завода и сели на броню. "Бэтээр" пошел к мосту через Ванч. У моста нас ждали пограничники с емкостями для воды, хотели подбросить воду на пост. Выше по течению полковник Джалилов принимал солнечные ванны. Он был в трусах, при автомате и двух прилетевших сегодня офицерах. Увидев нас, приветственно замахал рукой, приглашая к себе.

- Чего ему надо? - ругнулся Витя Зюба. - Распоряжаются тут, как у себя дома, - но с "бэтээра" спрыгнул, и мы пошли по камням к союзникам.

Когда мусульманин встречается с мусульманином, они обычно обнимаются, нежно целуются и прикидывают, как бы залезть друг к другу в карман. Когда мусульманин встречается с иноверцем, он прикидывается к чужому карману без каких-либо объятий и лобзаний. Когда мусульманин встречает хронического безбожника, он даже на карман не смотрит, там все равно ничего нет, он смотрит прямо в глаза, качает головой и говорит:

- Не-е-ет, Володя, не любишь ты таджикскую нацию.

Я не знаю, как можно любить целую нацию о пяти миллионах голов. Да и сама эта нация при всей ее многоголовости против моей одной тоже этого не знает и отвечает соответствующей взаимностью, тем более что у независимого литератора карман постоянно пустой. У Вити Зюбы тоже в карманах ничего не было, но он имел "бэтээр" в подчинении. И Ноби Джалилов, как человек практичный и дальновидный, лукаво сощурился на капитана:

- А что, Витя, не подбросил бы ты моих ребят до мраморного? Видишь, с постелями они, с грузом, а им воевать надо.

- Лучше бы они с боеприпасами были, - буркнул тоже практичный Витя и добавил: - Я, товарищ полковник, сжигать последнюю горючку на таксомоторные перевозки не намерен. У меня ее всего километров на двадцать осталось.

- А если мы ее компенсируем? - продемонстрировал практичность Ноби и выставил в центр круга большую банку с вином. - Хорошее вино, кулябское, только что из Московского привезли, родиной пахнет. Сейчас мы его попробуем.

- Горючки много потребуется, однако, - продемонстрировал практичность и Витя. - Последняя она.

- Зато вино не последнее, - добил его практичностью Ноби. - Мне вон целую флягу привезли.

Через двадцать минут мы уже тряслись в направлении мраморного. "Бэтээр" был завален матрасами, на которых, как на стогу сена, раскачивались союзники. Высаживать таджикский десант вызвалось много желающих, и внизу, под матрасами, уже орали песни.

С мраморного поехали на заставу. Туда пришел парламентер от боевиков, сказал, что Салам провел совещание, и все полевые командиры осудили Мирзо "Джагу" за разжигание войны, ему предложили уйти из долины, но вот пограничники не пропускают, и что теперь делать? Еще просили пропустить застрявшую в Ванче колонну, которая накануне боев привезла сюда помощь от Ага-хана, пусть на этих машинах выедут беженцы в Хорог, в долине голод и много желающих уехать. Ему сказали, что колонну пропустят, если будет приказ через ГПВ РФ, для Мирзо "Джаги" - хода нет.

Около ПБО на минном поле выловили предельно отощавшую овцу. Во время боев некоторые стада попали под обстрел, и теперь отдельные особи болтались по горам в поисках пищи или в качестве таковой. Овцу забросили в "бэтээр", с тем и вернулись на Хумраги.

...Я проснулся в 2 часа. Тусклая лампочка от аккумулятора освещала крохотный командирский блиндаж. Легкий храп в блиндаже и ветер снаружи колыхали брезентовую крышу. Она приподнималась и шлепалась на доску, исполняющую роль поперечной балки. Между узким настилом и выходом из блиндажа дремал на ящиках с гранатами Сергей Сафрончук.

- Ты что не ложишься?

- А куда? - он развел руками.

На настиле, рассчитанном на четыре матраса, храпели вповалку восемь человек. Продравшись сквозь частокол подвешенных к доске автоматов, я выбрался наружу. Холм был пуст. Полная, чуть на ущербе луна плыла в рванине облаков. Черные горы застыли в тупом холодном равнодушии. Уткнувшись мордой в цинки с патронами, стоя дремала овца. Рядом, в окопчике, дремали пленные боевики. Из траншеи выбрался часовой, прикурил у меня и опять ушел в землю. Над землей стелилась пыль. Ветер сдувал мочу в сторону Афганистана…

Категория: Казахстанцы в миссиях за рубежом (с 1991 года) | Добавил: Marat (07.12.2011)
Просмотров: 1728 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]
Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0