| Главная » Статьи » Советский Казахстан » 1945-1991 годы |
Воспоминания о Семипалатинском полигоне, Чагане и Приозерске (Курсаков) - 2
| Серебряные рюмочки В нашей семье хранятся две старинные серебряные рюмочки. Потемневшее от времени серебро, да несколько столетних фотографий – вот и все, что осталось от наших предков. Для нас это память и история. История семьи – слепок с истории всей страны. А знаете ли Вы свои корни?  Со старинной фотографии на меня смотрит мужчина в офицерском казачьем мундире. Это мой прадед Влас Григорьевич Пупков. Он родился в станице Константиновская Донской области в 1870 году, закончил Дерптский университет и ушел на военную службу. Служил в городе Царицыне – нынешнем Волгограде. В 1898 году Влас Григорьевич женился на Клавдии Николаевне Проскуряковой. Она происходила из семьи священника станицы Усть-Медведицкой. Жили Пупковы дружно. Со временем в их семье родилось шестеро детей. В 1910 году Власа Григорьевича перевели по службе в город Усть-Каменогорск. Туда переехала семья Пупковых: В Усть-Каменогорске семью застала революция. После революции в стране началась гражданская война, продразверстка и другие бедствия. В 1918 году все Прииртышье восстало против Советской власти. В этом восстании принимал участие Влас Григорьевич с тремя старшими сыновьями. Отряды восставших заняли города Усть-Каменогорск, Семипалатинск, Павлодар. Подходили к Омску, но красные подтянули силы и разбили повстанцев. Восставшие с боями отходили в верховья Иртыша. При отступлении погиб старший сын Пупковых. Это была геройская, но бесполезная гибель: в бою белые не удержались и стали отходить. Тогда молодой парень в одиночку, с саблей наголо, поскакал навстречу красной коннице. За ним никто не последовал и красные срубили его мимоходом. Белые с семьями и обозами отходили до поселка Катон-Карагай. Это поселок на стыке границ Монголии, Китая, России и теперешнего Казахстана. Когда-то там проходил оживленный торговый путь в Китай. В Катоне осталась беременная Клавдия Николаевна с младшими детьми, а Влас Григорьевич с двумя старшими сыновьями ушел в Китай. Больше в нашей семье о них никогда не слышали. Погибли они или занесла их куда-то судьба – об этом никто не знает. Красные допрашивали Клавдию Николаевну: - Где муж? - Не знаю. - Расстрелять! Уже от расстрельной стены беременную женщину отвел красный командир: «Скажи спасибо своему неродившемуся сыну!» Неродившийся сын благодаря этому родился. Он стал моим дядей Борей. Всю жизнь Борис Власович проработал учителем в школе и на своем памятнике завещал написать: «Тепло души своей Отдал тебе, младое поколенье» Стоит теперь под Алма-Атой скромный обелиск с такими словами. Семья Пупковых жила в Катоне... ...В начале ХХ века в России появился реформатор Столыпин: «Дайте мне 20 лет покоя и вы не узнаете Россию!» 20 лет покоя история не дала, но кое-что произошло. Крестьянам из перенаселенных европейских губерний предложили ехать на новые земли. Село в Курской губернии сначала отправило разведчиков. Те вернулись с известием: «Земли много, земля плодородная и пустая. Есть речки и леса». В 1906 году поехала половина села. Везли с собой инвентарь, скот, бытовые припасы. До Омска добрались на поезде. Оттуда пошли своим ходом. Земли для курских переселенцев были отведены на южных склонах Тарбагатайского хребта в Семипалатинской области. До места шли два года. Летом шли, зимой останавливались в каком-нибудь селе. Жили, работали. Когда добрались до места, то основали в предгорьях цепочку сел: Кирилловка, Ириновка, Аксаковка, Благодарное. Начинали с землянок. Быстро поднялись и стали жить почти зажиточно. Мой дед, Курсаков Егор Матвеевич, родился в пути на новые земли. В селе Кирилловка, позже переименованной в Кировку, прошло его детство и большая часть жизни. Гражданская война тоже кипела в здешних местах. Приходили белые отряды атамана Анненкова, в горах был партизанский отряд «Красные горные орлы», но большого ожесточения вооруженная борьба в этих местах не имела. В конце 20х годов Егор Матвеевич женился на Александре Ивановне Демочкиной. Она происходила из семьи переселенцев, которые пришли сюда на полвека раньше. Тогда в эти места переселяли жителей Полтавской губернии и называли их семиреченскими казаками. Егор Матвеевич занимался крестьянским трудом. Три года отработал на строительстве Туркестано-Сибирской железной дороги. Жизнь была трудной. Вместе со всем народом семья Курсаковых пережила коллективизацию и вызванный ею страшный голод 30х годов. В новой семье перед войной родилось шестеро детей. Четвертым ребенком и старшим сыном в семье стал мой будущий отец Иван. Когда началась война, то большинство мужчин ушло на фронт. Вместе со всеми ушел и Егор Матвеевич. Вся домашняя мужская работа легла на плечи матери и семилетнего сына. В колхозе Иван начал работать в семь лет – раньше, чем пошел в школу. Знаете ли Вы как жило наше село? В то время, когда американцы строили свои небоскребы, а Форд собирал свой первый миллион автомобилей, советское село пахало и сеяло на быках. Инвентарь был самодельный. Молотили собранный хлеб каменными восьмигранными катками, которые таскала лошадь. Для своих нужд мололи зерно каменными самодельными жерновами. Строили из самана – смеси соломы, глины и навоза. Топили жилье кизяком и коровьими лепешками. Так было до середины, а то и до конца пятидесятых годов. На трудодень – работу от зари до зари, колхозникам давали 200 граммов зерна – целый стакан! Утром, чтобы затопить печь, бежали с горшочком к соседям за тлеющими угольками. Немногочисленные оставшиеся дома мужчины добывали огонь кремнем и кресалом. «Три девицы под окном пряли поздно вечерком». Пушкин? Сказка о царе Салтане? Да нет же – начало космической эры в СССР! Надо было во что-то одеваться: сеяли лен, убирали его, вымачивали, высушивали, вычесывали. Мяли куделю, пряли, ткали холсты, отбеливали на снегу. Шили рубахи и платья. Это не был «прикид от кутюр». Это было рубище. Но так жило село – большинство населения страны. Отец пошел в школу с 9 лет. До этого просто не было обувки. В 9 лет справили первую обувь – два куска сыромятной телячьей кожи. Ее надо было одеть на портянку, получившуюся чуню обвязать веревочкой. Вечером сыромятную кожу надо было распрямить и закопать в землю, чтобы не задубела. Еще сыромятную кожу надо было беречь от собак – какая-нибудь псина запросто могла утащить и слопать такую обувку. В школе ученики писали на старых газетах камышовыми или куриными перьями. Вместо чернил использовали сок лопуха или молоко с сажей. Уроки делались вечером при коптящем свете жировика. Каждый метр огорода и сада колхозников уполномоченные обмеряли и облагали налогом. Каждый год колхозников подписывали на обязательный государственный заем. За недоимку могли увести со двора корову-кормилицу. Деревня, которая от зари до зари работала и производила продукты, сама была нищей и голодной. Отец рассказывал: «В школе мы были пионерами. Нас учили, что при царе трудящихся угнетали, а теперь жить стало лучше, жить стало веселей. Придем домой и спрашиваем мать: - Скажи, когда было лучше жить – при царе или теперь? - Конечно при царе. Мы ее воспитываем-воспитываем как темную и отсталую. Потом опять спрашиваем: - Ну, ты поняла? - Поняла. - Так когда было лучше жить? - При царе. Никак не могли мы ее воспитать! Вот так яйца курицу учили». Думаю, мать легко могла объяснить своим детям правду, но тогда она сломала бы им жизнь. Однако я отвлекся.  Егор Матвеевич попал на фронт в феврале 1943 года. Красная Армия шла на запад. Второй батальон 115 отдельной стрелковой бригады, где служил Егор Матвеевич, наступал в направлении города Севска. Егор Матвеевич прошел тогда в нескольких километрах от родного села. Того села, из которого уехали в 1906 году. Немцы подтянули большие силы и в районе Севска начались длительные и тяжелые бои. Город переходил из рук в руки. В одном из боев Егор Матвеевич отличился. В наградных документах записано: "31 августа 1943 года в бою за селение Подлесные Новоселки красноармеец Курсаков Е.М. прорвался в расположение противника и уничтожил более 10 фашистов". Рядовому стрелку-автоматчику совершить такое непросто. В январе 1944 года вышестоящее командование решило провести разведку боем. Стрелковый батальон бросили в лобовую атаку на немецкие позиции. Немцы дождались, когда последние наступающие цепи выйдут из леса на открытое поле. Потом ударили шквальным огнем. Бойцы бросились вперед – не пройти, снег по пояс. Качнулись назад – не выбраться, снег по пояс. Немцы расстреливали батальон на открытом месте, прятаться было негде. Чего не сделал свинец, довершил мороз. Из 700 бойцов в живых осталось лишь несколько человек. Егору Матвеевичу одна пула пробила ногу. Вторая - разрывная, ударила в руку и выбила автомат. Рука болталась на лоскуте кожи и обрывке сухожилия. Он пополз назад. Увидел стонущего раненого комбата. Выполз сам и вытащил командира. В госпитале хирург спросил: - Руку отрезать или оставить? - Оставить. Руку пришили и она, на удивление, приросла. Только не двигалась. Скрюченные пальцы кисти остались неподвижными на всю жизнь. Весной 1944 года Егор Матвеевич вернулся домой. Пошел работать в колхоз. Всю оставшуюся жизнь он провел в родном селе. Работал бригадиром, председателем колхоза. Заработал своим трудом два ордена. Жизнь постепенно наладилась. В село пошла техника. Колхоз обновлялся и строился. Наверное, можно было бы многое рассказать о том времени, да некому было расспросить и записать. Война неожиданно напомнила о себе в середине пятидесятых. Егора Матвеевича вызвали в военкомат и вручили орден Красной Звезды. За бой 31 августа 1943 года. Как говорится - награда нашла героя. Я бывал в гостях у деда Егора и бабушки Сани в Кировке. У них был большой яблоневый сад. Мне он казался огромным. Яблоки на любой вкус: сладкие, с кислинкой, хрустящие, мягкие. А какое вкусное было молоко! Сразу за селом начинались предгорья. Дальше стеной стояли горы. Однажды мы ходили в эти горы: горная речка, ущелье, водопад, скалы и альпийские луга. Красота, какую трудно описать. В Кировке легко дышалось и не хотелось уезжать.  Мы добрались до новейшей истории. Курсаков Иван Егорович и Орлова Елена Александровна – это мои родители. Они учились вместе в школе. В 1953 году на весь район среднюю школу закончили семь человек. На фотографии выпускников они сидят рядышком. Потом закружила жизнь. Елена поступила в Томский университет. Иван ушел солдатом в армию, был наводчиком зенитного орудия в Сталинграде. Затем закончил Одесское зенитно-артиллерийское училище, переучился на ракетную технику. Через пять лет после окончания школы Иван приехал в гости к Елене и они поженились. Семейная жизнь Курсаковых началась в Барнауле. В 1960 году Барнаульский зенитно-ракетный полк подняли по тревоге и перебросили на Семипалатинский полигон. Дивизионы расположились в степи и закрыли воздушное пространство над испытательными полями ядерного полигона и аэродромом дальних бомбардировщиков в Чагане. Шестидесятые годы - трудные годы. Бесконечные тревоги, готовности, боевые дежурства, выезды на полигонные стрельбы, переучивание на новую технику. Иван Курсаков служил офицером наведения зенитно-ракетного комплекса, командиром батареи, зам. командира дивизиона. Девять лет семья прожила на площадках Семипалатинского полигона. В 1969 году Ивана Егоровича перевели в военный городок Чаган в штаб полка, а через пять лет в управление дивизии в Семипалатинск. Военная жизнь легкой не бывает: в 1980 году управление дивизии погрузили в эшелоны и отправили в Забайкалье. После Забайкалья семью приняла страна чудес - Монголия. Иван Егорович много ездил по дальним гарнизонам. Часто приходилось ездить без дорог по монгольским степям. В пустыне Гоби ориентировался по звездам. Всегда работал с полной отдачей и отдавал опыт и знания молодым офицерам. Почти тридцать лет Иван Егорович и Елена Александровна путешествовали по гарнизонам и городкам. Жили просто и скромно. Налаживали быт много раз на новых местах. Моя мама работала где могла: химиком в исследовательском центре ядерного полигона, учителем в школе, библиотекарем, инженером в лаборатории. Отец дослужился до подполковника. Уволился на тридцать втором году службы из Монголии. Я думаю, что пока у России есть такие солдаты как он, над нами будет мирное небо.  После увольнения из Армии Иван Егорович и Елена Александровна вернулись в родные места – в Семипалатинск. Много лет жили там. Потом перебрались к детям и внукам в Бердск. Для детей и внуков нет высшего авторитета, чем старшие Курсаковы. Они надежны как гранитная скала и, несмотря на возраст, всегда стараются подставить свое плечо. Уже в Бердске Иван Егорович и Елена Александровна провели свою Золотую свадьбу и открыли в центральном парке города памятник семье – символическое гнездо аистов. Вот такая история: с 1870 года до наших дней. Среди наших близких были воины и землепашцы, учителя и просто хорошие люди. Своей жизнью и трудом они создавали Россию. Жизнь продолжается. Я думаю, что дети и внуки напишут когда-нибудь эту историю дальше. И это будет достойная история. Очень хочу и крепко на это надеюсь! Полигон Сары-Шаган 1 марта 1982 года нам в институте вручали дипломы и зачитывали распределение. Половина выпускников распределялась на новосибирские заводы, а половина шла в Советскую Армию. Я был "добровольцем" - не стал дожидаться решения свыше и сам написал рапорт с просьбой о призыве в армию. Хотелось посмотреть на военную жизнь изнутри. Наша гражданская профессия была связана с оборонным машиностроением, военная - со стартовым оборудованием зенитно-ракетного комплекса. Обе специальности были близки между собой и дополняли друг друга. Комиссия вручала дипломы и называла место службы. Моих товарищей одного за другим вызывали и объявляли: Москва, Ленинград, Владивосток, Ташкент, Киев... Новая жизнь манила и пугала одновременно. Когда подошла моя очередь - услышал необычное: город Приозерск Джезказганской области. Ближайшие два года мне предстояло провести лейтенантом Советской Армии в каком-то неизвестном Приозерске. После вручения, в общежитии, я собрал у ребят все справочники, атласы, карты – такого города нигде не было... Через несколько дней, в военкомате, нам вручали отпускные, проездные и предписания. Предписание было в Приозерск, а проездные до Джезказгана. - А из Джезказгана как? - В Джезказгане военный комендант вам все объяснит. В общежитии ребята подвели меня к парню: - Поговори с ним. Он служил в Приозерске. - Как добраться в Приозерск из Джезказгана? - Да ты что, Джезказган 500 километров в стороне. Ехать надо до станции Сары-Шаган. Там у вокзала будут стоять автобусы с красной звездочкой. Ничего не спрашивай – а то посчитают за шпиона. Садись вместе со всеми в автобус, доедешь до места. - Как жизнь в Приозерске? - Полигон. В городе хорошо. На площадках тоска. Скоро сам все увидишь. Привет Приозерску. Удачи тебе! Путь от Новосибирска неблизкий. За окном поезда поля и леса сменились на степь. При приближении к Балхашу началась настоящая пустыня. Богом и людьми забытая станция Сары-Шаган. Автобусы с красной звездочкой. КПП при въезде в город. Мое предписание в Приозерск проверяющих не смутило – значит еду правильно. В управлении кадров стали расспрашивать, почему-то, не о военной, а о гражданской специальности. Узнав, что мы изучали взрывчатые вещества, предложили стать подрывником. От такого счастья я отказался, тогда кадровик потерял ко мне интерес: «Поедешь на Этилен». Мне было все равно – этилен, метилен – только пожал плечами. Ехать на Этилен надо было в понедельник утром. Впереди было два свободных дня. Я устроился в гостиницу и посвятил выходные знакомству с Приозерском. Город превзошел все мои ожидания. Много деревьев, идеальная чистота улиц, широкая площадь, гостиница с именем Россия. Дальше девятиэтажки, бирюзовый Балхаш до горизонта, вышка – точная копия останкинской телебашни, памятник погибшим летчикам. Город был в несколько раз больше моего Чагана и больше Курчатова. Чувствовалось, что место серьезное. В понедельник рано утром толпа офицеров стояла в ожидании автобусов у 15 гостиницы. Покосившись на мой пиджак, объяснили: «Этилен это 35я. Нам туда же». Дальше прямая, как стрела, бетонка. На 100 километров два поворота и три проверки документов. Выжженная солнцем пустыня, по сравнению с которой прииртышская степь – джунгли. Пятна блестящих на солнце солончаков. Нигде ни деревца, ни кустика. До горизонта равнина с редкими былинками и яркое-яркое солнце. Показались какие-то облезлые домики, неказистые постройки, мачты ретрансляторов – 35 площадка. Приехали. Первое впечатление, прямо скажу, было удручающее. Стоило подумать, что тут придется провести два года, как сразу на душе становилось тоскливо. В штабе меня определили в 7 отдел. Пришел начальник отдела подполковник Бойко и забрал меня с собой. Вещи забросили в гостиницу, познакомился с офицерами отдела, получил целый тюк обмундирования и началась служба. В отделе было 5 офицеров, 60 солдат и 30 спецмашин. Основная задача: выполнять спецработы по обеспечению пусков ракет на испытательных командах. Моя должность: старший оператор - командир взвода. Это означало, что при проведении спецработ надо работать начальником расчета, а в остальное время командовать взводом. Офицеры 35 площадки были, в основном, профессионалами-ракетчиками. За месяц на площадке можно было получить такой же опыт боевых пусков, как и за 20 лет в обычных войсках. При этом работали не на штатной технике, а на новой, экспериментальной, часто еще неиспытанной. Условия жизни тоже были подстать работе: нехватка кислорода в пустынном воздухе; перебои с водой, которую качали за сто километров; скорпионы и фаланги на пороге дома. Полигон простирался на 600 километров к западу от Балхаша. На дальние площадки людей забрасывали вертолетами. Условия жизни были такие, которые трудно представить жителям больших городов. Вблизи все оказалось не так плохо. Отношения между офицерами отдела очень хорошие – уважительные и доброжелательные. Начальник, Федор Федорович Бойко, немного ворчливый, но добрый и заботливый. Степь скоро покрылась ковром тюльпанов. Деревья, а их на площадке оказалось много, зазеленели. Позже я привез на площадку жену и дочь и жизнь совсем наладилась. Теперь о том, что мы там делали. Прошло больше двадцати лет, нет государства и армии, которой я присягал. Поэтому я считаю возможным написать об этом. Этилен, 35 площадка, в/ч 03145, 44 испытательный центр 10 государственного научно-исследовательского полигона – это были названия одного и того же места. У нас испытывались модификации разных систем ПВО. Пуски ракет происходили постоянно. Ракеты стартовали с испытательных команд в нескольких километрах от жилой площадки. В небо с земли вставал белый столб высотой в километр. А дальше путь ракеты был виден по инверсионному следу. Стреляли в заданную точку пространства, стреляли по ракетам-мишеням: низколетящим, высоколетящим, маневрирующим, групповым. Испытания автономные, комплексные, межведомственные, государственные. Облеты авиацией и прочее. В процессе испытаний выявлялись недостатки. Промышленники – представители заводов и институтов дорабатывали их и опять пуски. Каждую осень и весну объявлялся сбор металлолома. Тягачами со всей степи стаскивали стартовые ускорители ракет и остатки мишеней. Их были целые горы. Увидел однажды рваные обломки самолета-мишени. Первая мысль: показать бы ее курсантам летных училищ. Наверное, кое у кого пропало бы желание летать. Главным комплексом на нашей площадке была система противоракетной обороны А-135 «Амур». Если совсем точно, то на 35й площадке располагались шахтные пусковые установки противоракет ближнего перехвата полигонного варианта комплекса. На других площадках находились дальние противоракеты-перехватчики, РЛС слежения, средства обеспечения и управления. Все элементы действовали как единое целое. Система А-135 «Амур» предназначалась для уничтожения баллистических ракет и низкоорбитальных спутников, а полигонный вариант комплекса был нужен для испытания, отладки и совершенствования системы. Когда должна была стартовать противоракета, солдат сгоняли на первые этажи казарм и запрещали подходить к окнам. А привыкшие ко всему офицеры специально выходили посмотреть на пуск. Надо сказать, зрелищными эти старты не были. Ракета вылетала из шахтной пусковой установки как пуля. За три секунды она разгонялась до скорости более пяти километров в секунду. Видно ракету после старта было всего несколько секунд, а потом она исчезала в небе. При ночном пуске, на площадке - в трех километрах от старта, на эти секунды становилось светло как днем. Видно было каждую травинку и камень. Силища у этой ракеты была неимоверная. Именно эти пуски мне и пришлось обеспечивать. Полгода все работы по «Амуру» выполнял майор Милошенко – начальник лаборатории, а я только помогал. Потом это стало моей обязанностью, которую я и делал оставшиеся полтора года. Подготовить пуск из той же шахты – месяц работы. Сначала мы приезжали и вынимали из шахты транспортно-пусковой контейнер. Наш установщик МАЗ-543 "Ураган", подъезжал к шахтной пусковой установке. Поднимался на гидроопорах до отрыва всех колес от земли, выставлялся по реперам. Поднималась стрела. В шахту опускался корсет. Транспортно-пусковой контейнер извлекался из шахты. Обгорелый, с лохмотьями обшивки, которые трепал ветер. Все это выглядело достаточно внушительно. Потом начинались ремонтно-восстановительные работы. В шахту опускались лестницы, площадки и туда лезли промышленники. Надо было заменить сгоревшую проводку, датчики, кабеля и разъемы. Эта работа продолжалась полторы-две недели. После вытаскивали лестницы и площадки. Привозили ЭВМ – электровесовой макет. Эта та же ракета, только вместо боевой части и топлива - безопасное инертное вещество. Электровесовой макет перекатывали с транспортной на транспортно-установочную машину и также устанавливали в шахту. На нем несколько дней проверялось функционирование бортовой аппаратуры и аппаратуры старта. Потом вытаскивали электровесовой макет и возвращали его на транспортную машину. Уже после этого приходил черед боевой ракеты. Видел фотографии современных пусков противоракет на 35 площадке: дневная работа, офицерские расчеты, толпа генералов и вручение орденов после одного старта. У нас было ночью, с солдатами, много раз и никаких наград. И теперь часто стоит перед глазами зимняя ночная степь, морозный колючий ветер, подвешенная на гидроопорах "туша" транспортно-установочной машины, задранная в небо стрела, ракета над жерлом шахты. С двух сторон площадка перед шахтой освещалась фарами тягачей-КРАЗов. Все машины на морозе гудели. В свете фар клубился дым. Десятки людей наблюдали за работой. Ракета плавно шла в шахту. Осенью и зимой 1983-84 годов мы стреляли каждый месяц. Тогда с полигона Капустин Яр и подводных лодок Ледовитого Океана по нам запускали межконтинентальные баллистические ракеты, а мы сбивали летевшие к нам на огромной высоте и скорости боеголовки. Это была трудная, ответственная, а иногда и опасная боевая работа. Пуск шел за пуском. Большинство ночей у меня проходило на старте возле ревущего установщика на ветру и морозе. До сих пор мне памятно это время. Спецработы проводились в соответствии с графиком запретов. На каждые сутки оперативный дежурный выдавал временной график, когда нельзя было работать. В это время где-то над нами пролетал вражеский спутник. Днем на этот период надо было отгонять технику в ангары, а шахту закрывать маскировочной сеткой. Ночью же достаточно было прервать работу, выключить свет и аппаратуру, работавшую на излучение. Поскольку каждый цикл работ длился по много часов и технику убирать было нельзя – работы были в основном ночные. Еще запомнилось. Был в командировке на 6 площадке. 6 площадка – близнец нашей 35й, только там стояли противоракеты дальнего перехвата системы А-135. Увидел памятник: на постаменте неизвестная мне ракета на пусковой установке. На скромной табличке выбиты слова: «Здесь впервые в мире, 4 марта 1961 года осуществлен перехват и уничтожение баллистической ракеты». Подумал – еще до полета Гагарина. Как часто в виде событий нам подают всякую чушь, а чем действительно можно гордиться – об этом люди не знают. Работа была важная и интересная, отношения между офицерами хорошие, а условия жизни очень суровые и жесткие. Морально угнетала выжженная равнина и солончаки. Чувствовалась нехватка кислорода в пустынном воздухе. Жара все лето держалась в районе 40-45°С, а зимой морозы часто переваливали за тридцать градусов. Отопление, почему-то, всегда работало еле-еле – лишь бы обозначить, что оно есть. В ходу были самодельные печки «киловатки», от которых потом становилось нечем дышать. Воду качали из Приозерска за 100 километров по пустыне. Доходила она, если доходила - цвета кофе от ржавчины. У нас в гостинице каждый сосок крана был замотан тряпьем как шар – самодельный фильтр. Вода капала в ведра днем и ночью. Под каждым камнем - только переверни, пара скорпионов. Но они были хоть и ядовитые, но на вид нестрашные. Ужасный вид имели фаланги: мохнатый членистоногий паук размером с блюдце. Они быстро бегали. Говорили, что они еще и хорошо прыгают. Мы старались их обходить. Вокруг площадки ходили многочисленные стада сайгаков. Правда, не понимаю, чем они питались в пустыне. Некоторые офицеры охотились на сайгаков. Способ охоты был очень простой. Достаточно было подъехать ночью и осветить стадо фарами. Сайгаки замирали и можно было, не торопясь, перестрелять все стадо. На площадке не было садика и школы. Когда у офицера подрастали дети, то семьи перебирались в Приозерск. Если нет спецработ, если нет наряда или дежурства, то офицер мог на выходные поехать к семье. Реально офицер проводил с семьей несколько дней в месяц. Служили на площадках по 10-20 лет и у многих это приводило к семейным проблемам и разводам. Некоторые жены не имели детей, а все равно жили в Приозерске – зачем менять прекрасный город на ссылку в пустыню. Когда я слышу восторг по поводу Приозерска, хочется спросить: «А Вы жили на дальней площадке?» У меня в этом отношении проблем не было. Мы жили семьей, на площадке у нас росла дочь. Служба шла хорошо. Брюки и фуражка выгорели и из зеленых стали серыми, звездочки на погонах из желтых - белыми. Кстати, третью звездочку я получил уже через год – за спецработы – объяснил главный инженер. Военная карьера мне была не нужна, но все равно приятно. Почти каждый день на площадке - это маленькое событие, но обо всем невозможно написать. Кроме работы и службы было много интересного. Общение в семье, с друзьями и товарищами. Выезды на отдых в Приозерск, купание в Балхаше, походы в зоопарк и городок «Сказку», цветущие тюльпаны. Что еще здорово – закаты. Таких пылающих и многоцветных закатов я не видел нигде, кроме балхашской степи. Два года службы пролетели. Не то чтобы незаметно – они не были мне в тягость. Я работал на самой современной технике, общался с интересными людьми. Видел такое, что обычный человек не увидит никогда. С теплотой вспоминаю главного инженера части полковника Сметанникова. Моего начальника Федора Федоровича Бойко. Офицеров нашего отдела: Милошенко, Шлыкова, Олега Ткаченко, Мишу Терешко и Мишу Раптовского. Солдат, с которыми пришлось работать: Гомжина, Морозова, Серикова и многих других. В мае 1984 года я навсегда покидал 35 площадку. Впервые не мог насмотреться на лица товарищей, на деревца и домики, на степь до горизонта. Впервые я не хотел отсюда уезжать. Когда служил, казалось, скорее бы домой. А теперь много бы дал, что бы пройтись по Приозерску, хоть на денек попасть к себе на 35ю. Много лет от слабых поступков меня удерживали морозные балхашские ночи. 35 площадка десятки лет несет свою службу в прибалхашской пустыне. Именно там происходят события, которые позволяют России считать себя великой Державой. Мне довелось прикоснуться краешком. Склоняю голову перед ветеранами полигона. Всем солдатам, офицерам, промышленникам – жителям 35 площадки всех времен, я желаю здоровья и всего самого доброго! Возвращение. Поездка в Чаган, Курчатов и на "точку". Для меня поездка в Чаган была первая за тридцать лет. Хотелось увидеть очень многое, и я даже не ожидал, что все получится. В мечтах было попасть в Чаган, увидеть Иртыш, Чаганку, родник, съездить в Курчатов, на «точку», где когда-то жил. Все это сбылось. Впечатления от поездки сильнейшие! Но все по-порядку. Мы, бывшие чаганцы, созвонились, списались и наметили поездку в Городок и на Полигон. Общий сбор должен был состояться в Семипалатинске. Я приехал в Семипалатинск новосибирским поездом. На вокзале встречали бывшие чаганцы - жители Семипалатинска. В кафе вечером собрались все путешественники. Интересно было увидеть людей, о которых столько слышал раньше. Всего во встрече участвовали 15 человек: чаганцы-сибиряки, уральцы, дальневосточники и семипалатинцы. До поздней ночи просидели за разговорами, а утром начались сборы в Чаган.  В городок выехали к обеду на четырех машинах. Час пути и остановка на Чаганке. Трудно даже описать чувства, когда видишь родные места через тридцать лет. Чаганка та же, что и тогда: крутые берега, ручей с маленькими озерцами и буйные заросли вокруг. Затем мы проехали в городок. Наш Чаган как Сталинград после битвы. Руины, руины, руины. По улицам не всегда можно проехать из-за обломков. Работа по разборке домов идет полным ходом. От школы осталась одна стена, от дома офицеров четверть здания. От моего дома только груда обломков. В принципе мы морально были готовы к этому, но все равно картина тяжелая. Разбили лагерь и остановились на месте бывшего спортивного лагеря. Место замечательное. Иртыш, место для купания, красивая природа, хорошая рыбалка. Там мы установили палатки, жили, общались и оттуда же совершали вылазки в цивилизацию. Первая наша поездка из лагеря была в поселок Чаган. Регистрация у местной власти, выписка полигонных справок, встреча с чаганскими одноклассниками, посещение железнодорожной станции и школы. Кстати, школа в поселке правоприемник нашей: также школа №24 города Семипалатинска. После поселка проехали на родник и пляж нашего городка. Я когда-то бегал там на лыжах в спортивной секции. Кажется, знал каждое деревце, часто вспоминал эти места. От родника до центрального спуска все сильно изменилось: выгорело пожарами и поднялись молодые деревца. Дальше до Чаганки все по-старому. Старые узнаваемые деревья, устье Чаганки, обрывы. Моментом было чувство - как будто и не было тридцати лет, как будто никуда не уезжал… Поле над обрывами сильно заросло карагачом и кустарником. Следующая вылазка была в 16 городок. Прямая как стрела бетонка, дальше кпп, частично разрушенные казармы, штабы, склады и хранилища. Характер разрушений не такой сильный как в городке. Строения целые, нет только окон, дверей, и видимо внутренней начинки зданий. Стены и крыши, как правило, целые. Раньше в 16 городке была какая-то охрана, да и сейчас он кому-то принадлежит. Мы вышли на обе взлетные полосы. Они целые, только на стыках бетона пробивается трава. Мародеры в свое время разбирали рулежные дорожки, а сломать взлетные полосы им не дали. Важным этапом путешествия стала поездка на Полигон. От Чагана до Курчатова на машине меньше часа пути. Трасса хорошая. Курчатов хоть и подвергся воздействию мародеров, но в основном живой. Нежилая и разграбленная стоит примерно четверть зданий, но кое-что уже восстанавливают. Мы въехали в Курчатов с чаганским знаменем. Знамя, которое сделал Юра Шафран, красного цвета. Надпись «Городок нашей памяти Чаган» на трепещущем полотнище никто не видел. Появление в городе машины с красным флагом никого не оставило равнодушным. К нам со всех сторон потянулись курчатовцы. Интересовались, кого пикетируем и когда смена власти. Одна дама специально подъехала на машине чтобы запретить нам перемещение с флагом. Помогло только то, что до этого к нам уже подходила замначальника местной городской администрации и одобрила начинание. В Курчатове мы видели штаб полигона – в\ч 52605, дом офицеров, гостиницу, где останавливался Курчатов. Видели дом Берии – там сейчас сделали церковь. Я узнал универмаг, где мы всегда делали покупки, и когда-то малышом потерялся от мамы. На фото: национальный ядерный центр республики Казахстан:  Из Курчатова дальше мы двинулись на «Тридцатку». Это место на Полигоне, где когда-то стояла наша «точка». По инструкции, которую дал мне отец, мы проехали 30 километров по трассе на площадку Ш. Потом свернули на проселочную дорогу и через несколько минут остановились: разглядеть в бинокль появившиеся впереди постройки. Я смотрел в бинокль на место, где прошло мое детство, и где не был 40 лет. Видел домики и животноводческую ферму. Узнавал и не узнавал – чувств целая буря. Мы заехали на ферму: вот наши жилые домики, бывшая казарма – теперь конюшня, боксы для машин, кпп. В стороне, где была стартовая позиция - какие-то бугры земли. Побежал туда – точно. Вот окопы пусковых установок. В центре укрытие станции наведения ракет, выложенное, как и раньше, камнем-плитняком. На месте моей «точки», после ухода военных, сделали отделение совхоза. Затем фермерское хозяйство. Живут другие люди, все уже по-другому. Но самое главное – эта «точка» в степи не брошена, жива. Приносит какую-то пользу людям. Я рад этому. Пусть она живет и процветает. Пробовали мы искать агаты. Старинного карьера, который был недалеко от нашей точки, я не нашел – подвела память. Но нашли камни халцедоны – спутники агатов. Нашли грибы шампиньоны. Раньше они были громадных размеров – больше сковородки, а теперь опять стали нормальными. Когда мы вернулись в лагерь, то занялись строительством памятника городку Чаган. Ребята еще дома, подготовили памятную доску с изображением самолета ТУ-95, и надо было сделать стелу для ее закрепления.  Раньше казалось, все прошлое было где-то в другой жизни. А может и не было? Этим летом удалось прикоснуться и почувствовать жизнь, которой жили раньше. Земля, солнце, небо, трава и ветер те же. Они никуда не девались. И наверное будут такими же и после нас. Последнее, что хотел бы отметить – очень дружелюбное отношение казахов. За все время путешествия нам встречались только такие люди. Думаю, это очень важно. http://kursakov.narod.ru/vozvrat.htm | |
| Просмотров: 4434 | Комментарии: 1 | Рейтинг: 1.0/1 |
| Всего комментариев: 1 | |
|
| |
Категории раздела
Статистика
Онлайн всего: 8
Гостей: 8
Пользователей: 0